На засечной черте Белгородской, да на украинке осударевой дети боярские да дворяне, да людишки служилые по прибору давно стоят без смут и бунта. А маркиз Приго Жан с людишками наёмными, да каторжниками на поруках по первой собацки лаял князя-воеводу, осудареву Думу и всяких чинов, де порохового зелья ему не дали, свинца пулевого довезли мало, а винная дача так та и вовсе вся попячена оказалась.



Так тот маркиз сперва полк наёмный с украинки осударевой увёл. А как Царь осударь наймитам присягу и крестное целование повелел давать, так и вовсе в мятеж, бунт и смуту ударился.

Бунташный маркиз Приго Жан полк на Москву повернул, гуляй город в Ростове держать изволил, да на Воронежской земле поток и пожарное беспутство чинил. А князь воеводу Кожугета требовал себе в мешке выдать. И чинов думных, бояр да воевод опять лаял собацки, да бородами связать грозил.

Осударь надëжа велели тотчас Москву боронити, мятежные знамёна разом оставлять, а под Ростов служилых черкес с воеводой Кадыр-мурзой услал. Маркиз де тот бунтовщик, смутьян и царевой присяге изменщик, да дело разыскное по нему велел чинить.

Маркиз Приго Жан скоро к Москве шёл, а детей боярских и служилых осударевых людишек пищальным делом полтора десятка отделал.


Но случился великий князь Лука Минский, который маркизу посольство чинил и уговорил, а не ходи ты к Москве, не бери греха. И маркиз Приго Жан полк повертал назад.

Осударь на радостях указал, а Дума приговорила, маркиза за крепкую службишку с повинной головой отпустить, мятежных наймитов миловать, а детей боярских с прочими людишками, что пищальным делом отделали, забыть. Дело сыскное по маркизовой голове не чинить.


Где тот маркиз Приго Жан теперь, Бог весть.

А сказывают, что день этот чистым Божьим чудом разрешился и повелят тем числом великий праздник праздновать, а имя ему будет Картофельное Сретенье.

И де возведут за непомерное усердие великого князя Луку Минского в святые благоверные. Так то или нет, Бог весть.

А велел бы осударь надëжа наëмные полки распустить, не собирать и не держать их боле. Ибо то не гоже, грешно и от века на Руси не заведено. Что маркиз Приго Жан горазд до смуты, о том мы осударево слово и дело в то Рождество ещё выкликали, да не докричались.

То по грехам.

Писал подлый холоп, дьяк Климка Жук Александров сын.